Карта и компас [litres] - Наталья Девятко

День клонился к вечеру, в доме, где их великодушно приняли, зажигали огни. Поужинав, друзья расположились полукругом вместе с немолодыми хозяевами и их тремя маленькими детьми. Луиза шепотом предположила, что, наверное, старшие дети ушли из селения или умерли, но спрашивать об этом было неуместно.

Настало время для рассказа, сказитель задумался, выбирая, о чем сегодня услышит вечер. Только ничего не шло ему на ум.

— А вы играть умеете? — осторожно спросила хозяйка.

— Конечно, умею. А у тебя есть, на чем? — глаза сказителя то ли улыбались, то ли в них отражался свет взгляда немолодой, еще красивой женщины.

— Я сейчас принесу, — хозяйка ушла вглубь дома, и быстро вернулась с музыкальным инструментом, похожим на кобзу.

Старое дерево уже подчинилось власти времени, краска слезла, но, когда сказитель коснулся струн, инструмент зазвучал на удивление чисто.

— Что вам сыграть? — спросил сказитель, перебирая струны, пробуя звук инструмента на прикосновение.

— Что-нибудь старинное, чего уже не поют, — попросила женщина.

— Старинное…

Сказитель закрыл глаза, будто и сам тяжело вспоминал забытое. Тихие звуки становились мелодией, очаровывающей, ведущей в прошлое, превратившееся в сказки. Огромные волны накатывались на берег, забирая с собой деревья и дома, ночь накрывала мир крыльями, и лунный всадник летел с гребня волны на гребень. И тогда поднималось солнце, золотое и тусклое, затопляя мир не светом, а серостью. Сходились в бою два войска, и белокурый юноша держал в руке гаснущее звездное ожерелье. На скалах стояла принцесса Кора, ждала любимого Яну, отплывшего за море, и чайка плакала, кружа над ней, как печаль. А Януш, брат-близнец Яну, судил пленных врагов. За его троном, пряча лицо, стоял советник в черном убранстве.

Древняя сказка, что и не сказка совсем, а забытая правда, когда Дух Империи еще не смотрел на мир глазами своих солдат и стражей, выпивая их души. Что осталось от тех волшебных историй? Изображение принцессы Коры стало визиткой сети салонов красоты, а «Яну и Янушем» назвалась группа певцов, за которых музыку писали машины, создавая не человеческие электронные голоса, ведь в действительности ребята не умели ни играть, ни петь. Какими далекими казались эти воспоминания о прошлой жизни в столице, какими тусклыми и ненастоящими…

По сельской улице шел мужчина, обычный, без цели и мечты, просто шел, куда глаза глядят. Боялся, что кто-то остановит, спросив, куда держит путь, а он не сможет ответить, потому что ему безразлично, куда идти. Когда-то он мечтал увидеть мир, пройти его от края до края. Но зачем путешествовать, если не с кем разделить тяготы пути или радость увиденного в дороге либо открытого в себе?..

Из окон дома лился теплый золотистый свет. Заглянуть?..

В углу на составленных полукругом лавках сидели люди, одетые не так, как местные одеваются, а вокруг, на полу — дети и взрослые, привороженные голосом старшего, что наигрывает, перебирая струны. Но слова не долетали до сознания путника, будто не могли пробиться сквозь стену непонимания, возведенную, чтобы защититься от мира и одиночества.

Сказка кончилась, певец отложил инструмент, но слушатели не хлопали в ладоши — слишком глубоко затронула песня их сердца. Сказитель склонил голову, благодаря за внимание. Величие, древнее и свободолюбивое, проснулось в этом жесте, как ритуал из прошлого, до сих пор не утративший могущества.

Мужчина хотел постучать, но пальцы не коснулись стекла. Что он им скажет? Как объяснит, что, посмотрев на них, нашел цель своей жизни? Что мечтает так петь, чтобы и его слушали, затаив дыхание?

Все, что было до этого вечера, стало несущественным, забылось, как наваждение, как причудливый сон. Мужчина посмотрел на темное небо, с которого сорвалась звезда: если смелый — загадай желание.

И мужчина шепотом признался звезде, о чем мечтает, и звезда откликнулась, указав путь. Путь к Морю, что расскажет ему древние, почти утраченные сказки, которые он будет пересказывать людям.

Одинокая фигура исчезала под крылом ночи без страха перед дальней дорогой. Ночь теперь будет защищать его от опасностей и разочарования, мужчина просто знал об этом.

Вейн поднялся, подошел к окну.

— Мне показалось, или там кто-то был? — неуверенно спросил он у друзей.

— Я не видела, — ответила Олекса.

— Я тоже, — подтвердила Луиза.

— А я вроде заметил какую-то тень, — Сашка тоже заглянул за стекло.

— В такие ночи многое почудиться может, — тихо молвил сказитель. — В такие ночи певцы и чародеи рождаются, — и уже обычным голосом добавил: — Вы бы шли спать, Жак уже носом клюет, а у нас завтра долгая дорога.

Харун говорил с Морем, и темная глубина откликалась плеском на его неслышную людям речь. Звездное небо темное, его край укрыт тяжелыми тучами, купающимися в черной, маслянистой воде, подсвеченной вспышками молний на горизонте.

Ярош остановился возле мачты, засмотревшись на давнего. Пиратскому капитану казалось, что Харун и Море нынче стали едины, и благодаря этому приобрели еще большую силу, древнюю, безжалостную и величественную одновременно.

Сокол коснулся мачты, в глубине дерева чувствовался трепет — корабль тоже ждал прихода бури. «Диамата» не страшилась штормов, и каждый из них наполнял ее жаждой жизни. Это было непостижимо, но так прекрасно, словно чудеса еще окончательно не ушли из обесцвеченного мира, и впереди ждут не отчаяние и серость Империи, а опасные путешествия и приключения в далеких морях и землях.

Пиратский капитан подошел к Харуну, остановился возле фальшборта, тоже наблюдая за безмолвными ветвистыми молниями. Раз за разом их отблески высвечивали лица тех, кто осмелился смотреть на них, стремились отразиться в глубине глаз.

— Не спится, пиратский капитан? — Харун оглянулся на Яроша. — О чем думаешь, Сокол?

Ярош усмехнулся.

— Есть о чем подумать. Например, знал ли давний народ, как именно заколдовали Тортугу? Иначе, почему вы остались на корабле?

— Марен знала, какие чары насланы на пиратский остров, и рассказала нам. Поэтому мы и остались на борту. Мир окликается на мысли давнего народа, а сама наша жизнь полна чар. Эти отзвуки слишком сильные, чтобы лишний раз рисковать и собой, и всеми на этом корабле. Или ты считаешь иначе, пиратский капитан?

Харун посмотрел на Яроша, и в тот миг его темные глаза были насмешливыми, глубокими и неумолимыми, они были воплощением самого Моря, чья власть простирается на все времена и берега. Укрытое мраком пространство освещает лишь зарево сильных воль смельчаков, имеющих мужество бросить вызов этой безграничности. Ярош старался не обращаться к темному Морю, зная его коварство, а давний не страшился этой власти, будто сам был ее частью. И это в очередной раз подчеркивало, насколько в действительности разные пиратские капитаны и давний народ.